Известный дзержинский общественный активист Юрий САЛОВ – гость проекта «Репортера» «За рюмкой чая».

Когда-то Дзержинск негласно считался городом смелых, принципиальных, независимых людей, способных отстаивать свою точку зрения, идти наперекор власти (даже областной), если эта власть навязывала им что-то (кого-то), мешающее развитию города, бездействовала в важных вопросах или действовала не на пользу городу и горожанам.

Не так давно, но миновали те дни. А принципиальные, независимые люди?! Иных уж нет. Другие же по каким-то причинам превратились в аморфное большинство, которому ни до чего нет дела, лишь было бы, как тому ужу, «тепло и сытно».

Но единицы не за страх, а за совесть все-таки остались. Например, председатель Дзержинской организации Российского союза ветеранов Афганистана и СВО Юрий Салов, который своей активной жизненной позицией, неравнодушием снискал себе в нашем городе известность и авторитет.

Я рос в 70-е годы, когда в Дзержинске «вселенский базар царил»

– Юрий Владимирович, вы так болеете душой за Дзержинск. Он ваша малая Родина?

– Так я родился в Дзержинске. А вообще детство мое прошло на Пыре, в деревянном бараке со всеми бытовыми… удобствами: туалетом на улице, водой в колонке, неистребимыми тараканами.

В первый класс пошел в Пырскую среднюю школу №6. В Дзержинск мы переехали, когда я учился в третьем классе: родители тогда поднапряглись и построили кооперативную квартиру. Заканчивал уже 14-ю школу…

– Были активистом, пионером, комсомольцем?

– Пионером и комсомольцем, конечно, был, как и все в те годы, а вот насчет активиста… Конечно, участвовал в сборе макулатуры, металлолома. Выступал за школу в спортивных соревнованиях. На Посту №1 стоял несколько сезонов. Вот, наверное, и вся моя общественная активность…

Больше времени уходило на занятия спортом да на «улицу». Я же рос в семидесятые годы, когда в Дзержинске «вселенский базар царил» – так мы это называли. Постоянные драки улица на улицу были тогда обыденным явлением, и мне пришлось отдать этому должное…. А как иначе?! Тогда ведь считалось, если ты не участвуешь в драках, то вроде и не пацан. Были ли приводы в милицию? Ну а как без этого… Хотя нашего участкового Юрия Назарова вспоминаем добрым словом: он был участковым с большой буквы!

Хорошие книги сбиться с пути не дадут

– То есть у вас в отрочестве были все предпосылки к тому, чтобы пойти по неровной дорожке?

– Не думаю. Ведь каким-то заправским хулиганом я себя назвать не могу, просто вел себя так, как большинство моих друзей-товарищей в те годы. К тому же у меня была мечта – стать офицером. Поэтому я и спортом серьезно занимался. Но главное, наверное, то, что я с самого раннего детства любил читать и читал запоем хорошие книги.

Научился читать года в четыре с половиной. Мать как-то принесла букварь, и мы потихоньку его освоили.

Еще до того, как пошел в первый класс, меня записали в поселковую библиотеку на Пыре, где я брал книжки, которые рекомендуют читать в младших классах. А когда пошел в школу, я уже читал книги за четвертый-пятый классы. И любовь к чтению пронес через всю жизнь. А книги – хорошие книги – сбиться с пути не дадут, так я считаю.

В начале четвертого курса написал рапорт, что хочу служить в Афганистане

– Говорите, что мечтали стать офицером… Пример перед глазами был или просто дань моде: в то время офицерство котировалось среди молодых людей?

– У меня был отличный пример для подражания – наш военрук Руфи Николаевич Барыкин, участник Великой Отечественной войны, подполковник… К сожалению, уже ушел в иной мир.  Так, благодаря его влиянию из нашего класса семь человек поступили в военные училища.

А откуда вообще у меня взялась мечта стать офицером? Не знаю. В роду у меня военных не было. Скорее всего, из книг и фильмов про войну.

Что же касается моды… Полукрестьянский мальчишка из барака, который воду с колонки носит, дрова пилит-колет, огород вскапывает, сено косит, за скотиной убирает (у меня у дедушек с бабушками скотина была, и я им помогал) и мода? О чем это вы?!

– Насколько я знаю, мечту воплотить в жизнь вам удалось…

– Да. Я после школы поступил в Кстовское высшее военно-инженерное училище и в 1984 году благополучно его закончил, получив специальность военного инженера.

– И сразу загремели в Афган. Там как раз война была в разгаре.

– Почему загремел? В Афганистан я попал – сейчас многие крутят пальцем у виска – по рапорту, хотя, как курсант военного училища, лучше многих знал, что там происходит. Тогда же было распределение выпускников, и я в начале четвертого курса написал рапорт, что хочу служить в Афганистане. И нас таких набралось немало: конкурс был семь человек на место.

– И зачем вы туда так стремились: за доблестью, за подвигом, за славой или, извините, во главе угла стоял меркантильный интерес?

– Не забывайте, что тогда время другое было. Мы были воспитаны советской системой, и, я считаю, неплохо воспитаны, и ехали в Афган выполнять интернациональный долг. Это потом, варясь в том котле, пришло осознание, что с интернациональным долгом что-то не так.

Ну а еще… Если мы осознанно пошли получать профессию военного, и, когда предоставляется возможность проверить себя в деле, послужить Родине, как этим не воспользоваться, если ты настоящий мужик?

Меркантильный интерес?.. Тогда ведь для «афганцев» льгот как таковых не было. Они, кое-какие, появились позже – «за выполнение особого задания правительства». Единственное, что офицерам там шел тройной оклад, выслуга день за три, и по окончании командировки в горячую точку ты мог сам выбирать место дальнейшей службы. Вот как раз последний «пункт» был, по-моему, наиболее значим.

Афганская война отличалась страшной жестокостью

– Если останешься жив…

– Почему-то об этом мы не думали. По крайней мере, вначале. Романтики в головах было полно. А потом не забывайте: нам было всем по двадцать одному году – молодость!

– И долго в вас превалировало такое настроение?

– Для большинства романтика заканчивалась сразу после первого боестолкновения, первого обстрела, первого боевого выхода… А в дальнейшем мы просто делали свою работу – так мы это называли…

В Афгане оказалось все совсем не так, как мы себе представляли и чему нас учили. Там не было никакой линии фронта, в нашем понимании. Тебя могли обстрелять и слева, и справа, и сзади…

Меня направили в 108-ю дивизию Баграмского гарнизона. Нашей зоной ответственности были Панджшер, Саланг, Чарикарская зеленка…

Я был командиром автомобильного взвода. Мы были на подвозе продуктов питания, боеприпасов. В колоннах ходили. Что было? Подрывы были, минировали дороги…Засады… Зеленка та же самая, будь она неладна.

– Страшно было?..

– Об этом не думаешь. И вообще, ты же офицер, на тебя люди смотрят, мальчишки-срочники: они ведь там в основном воевали, дети совсем. Поэтому в критической ситуации там не запаникуешь: надо командовать, надо молниеносно принимать решение…

А вот уже потом, когда выберешься из передряги, приходит осознание того, что могло бы быть, если бы… И вот тут холодок по спине пробегал, потому что смерть – это самое легкое, что могло быть. Афганская война отличалась страшной жестокостью. Такого лучше не знать и уж тем более не видеть. Скажу лишь, что пробыл в Афганистане 25 месяцев.

А в целом к войне привыкаешь. К постоянному военному шумовому фону, как мы его называли: автоматным очередям, взрывам, гулу вертушек… Там забываешь, что такое тишина. Помню, приехал в Союз в отпуск – так спать не мог… из-за тишины.

В какой-то момент страна от нас отвернулась

– Эта война была ошибкой, как сказал незабвенный Михаил Горбачев...

– Не сыпьте соль на рану. Помню, когда Горбачев во всеуслышание заявил, что ввод наших войск в Афганистан и вся последующая Афганская кампания были ошибкой, я испытал настоящий шок. И нас таких было много.

– Но вы же тогда уже не воевали?

– Лично я – нет. Я вернулся из Афганистана в 1986 году и продолжал службу в Прибалтике, в Латвии, на спецобъекте. Там меня это заявление главы нашего государства застало и шарахнуло. Да по всем нам, «афганцам», резануло оно со страшной силой. До слез. Воевали, гибли, вернулись израненные, больные… И после всего этого мы… ошибка. Даже если где-то это и так, зачем надо было об этом во всеуслышание говорить?! Ну, не цинизм ли?! И после этого началось и на местах: «Вы ошибка, мы вас туда не посылали…» А представляете, каково это было слышать матерям ребят, погибших в Афганистане…

Мне мама, когда я только вернулся оттуда, сразу сказала, что я стал другим человеком, но сам я этого в себе еще не замечал. А вот после того, как нас назвали ошибкой, надлом во мне произошел страшный. И не только во мне.

У нас же в памяти еще все свежо было, кровоточило, можно сказать. А вернулись мы оттуда излишне горячими, воспринимали все обостренно: и несправедливость, и ложь, и лицемерие, и равнодушие…

90-е годы прокатились как катком

– Не поэтому ли – из-за какой-то обиды – в девяностые годы многие бывшие «афганцы» стали объединяться в бандитские группировки, пошли в «братки»?

– Ну, наверноЕ, это внесло свою лепту. К тому же шло разрушение всего и вся… И страна от нас в какой-то момент отвернулась. А надо было как-то выживать. А многие из нас ничего, кроме как держать оружие в руках, не умели.

– Тем не менее лично вы ряды «братков» в девяностые, кажется, не пополнили?

– Скажем так, люди, прошедшие Афган, тоже ведь разные. Каждый со своим характером, жизненными установками, идеалами. И то, что для одного в мирной жизни было неприемлемо, для другого стало нормой.

Так вот, что касается меня, я не склонен к бандитизму в любом его проявлении. Да, мальчишкой хулиганил, но не больше. Поэтому у меня даже мысли не было, чтобы податься в какую-то группировку, стать «братком».

А потом у меня все-таки была специальность, можно сказать, гражданская, и мне, когда приехал с семьей в Дзержинск, удалось устроиться на стройку. Сначала мастером. Потом прорабом.

– То есть девяностые по вам катком не прокатились?

– Очень даже прокатились. Стройку быстро прикрыли, и какое-то время я, взрослый, сильный мужик, был безработным. Да и тем, кто работал, тогда месяцами зарплату не платили. Слава Богу, жена у меня швея. Моя мать тогда, пожертвовав частью своей пенсии, купила нам большой рулон ситца, а мы на последние копейки купили журнал «Бурда моден» и на базе имевшихся там моделей разработали свой фасон женской ночной рубашки. И вот жена за швейной машинкой, я за оверлоком шили ночнушки, а потом их реализовывали.

Как-то выкарабкались. Но тогда во мне произошел еще один надлом. Я ведь поначалу принял Ельцина, поверил ему, а он привел страну к хаосу, разрухе, когда улицы городов стали наводнены нищими, бомжами, беспризорниками. Когда люди из-за того, что не могли устроиться на работу и прокормить семьи, спивались или накладывали на себя руки.

Вместе бороться за справедливость, искать правду, помогать нуждающимся легче

– А потом началось принижение нации, в котором многие наши правители и мы сами участвовали взахлеб. Взялись себя линчевать. Все-то у нас плохо, и сами мы плохие: русские – пьяницы, русские – идиоты, русские – лентяи. Подвиги дедов и отцов в Великую Отечественную подвергли сомнениям и чуть ли не осмеянию. Такие понятия, как справедливость, честь, совесть, из нас стали чуть ли не каленым железом выжигать, и мы не сопротивлялись.

И вот однажды я понял, что принимать все это не могу и не хочу, а раз так, значит, надо что-то делать, заявлять о себе, хоть как-то бороться с системой… Тогда я и примкнул к местному отделению Союза ветеранов Афганистана, надеясь, что найду там единомышленников, а вместе бороться за справедливость, искать правду, помогать нуждающимся легче.

– Вашим надеждам суждено было сбыться?

– Не совсем и не сразу. Так получилось, что я по принципиальному для меня вопросу разошелся во мнениях с тогдашним руководством организации, отошел в сторону и своей небольшой коммерческой организацией, а я тогда уже занялся бизнесом, учредил Фонд помощи участникам войны в Афганистане, семьям погибших там дзержинских ребят. В этот вонд мы отчисляли часть прибыли нашей фирмы, за счет этого он и существовал.

– Тогда, по-моему, мы с вами и познакомились на одном из вечеров, который вы проводили для матерей погибших ребят.

– Да, мы и вечера для них проводили, и за могилками ухаживать помогали, а потом многих из этих матерей и хоронили: получилось так, что у них никого не было.

Другие мэры не считали, что я вставлял им палки в колеса

– Юрий Владимирович, но сейчас-то вы возглавляете не фонд, а являетесь председателем Дзержинской организации Российского союза ветеранов Афганистана и СВО и своей неуемной деятельностью вставляете палки в колеса любимцу местного населения Ивану Носкову: то одно вам не так, то другое.

– Председателем нынешней общественной организации я стал в декабре 2008 года, то есть задолго до прихода в наш город Носкова, и с тех самых пор добиваюсь исполнения законов властями нашего города и выступаю против того, что, считаю, делается во вред Дзержинску и дзержинцам.

И знаете, другие мэры не считали, что я вставлял им палки в колеса. Да, им тоже не всегда нравилась моя активность, тем не менее мы садились за стол переговоров, выслушивали друг друга и находили общий язык. А Носков, видимо, считает себя во всем правым, слышать и слушать никого не хочет и чуть что не по его, считает, что ему объявляют чуть ли не войну.

– Но так считает не только он…

– Я просто-напросто стараюсь решать те или иные социальные вопросы. К сожалению, без «войны» это не всегда получается. При этом я не считаю себя ярым оппонентом Носкова. Это он меня таковым считает, и Бог с ним.

Есть проекты, которые он взялся реализовывать на дзержинской земле, про которые я слова не сказал плохого. Например, про Утиное озеро, хотя копья там тоже ломались.

Но в отношении Святого озера у меня была совсем другая позиция: я считал то, что с ним собираются сотворить, нанесет вред окружающей среде и был единственным, кто на заседании Общественной палаты – я тогда еще в нее входил – голосовал против этого проекта.

Теперь площадь Героев… Я категорически не согласен с тем, что с ней собираются делать, и аргументирую свое мнение, но ведь никто не хочет слышать.

Если ничего не делать, ничего и не будет

– Так ведь один в поле…

– Воин! И один в поле воин, если на его стороне закон. И к тому же я не совсем один: за мной члены моей организации, большинство из которых меня в моих начинаниях поддерживают, а иначе бы разбежались.

Вот возьмите те же воинские захоронения. Да, мы долго добивались исполнения местной властью Федерального закона, согласно которому за воинские захоронения отвечает муниципалитет. И сейчас дело с мертвой точки все-таки сдвинулось. Это наша пусть небольшая, но победа. А то кричим о патриотизме, а на деле его попираем.

И за время существования нашей организации немало чего мы уже сумели добиться. Например, с нашей подачи сейчас в Дзержинске и в некоторых других районах ветераны боевых действий, семьи умерших ветеранов и ликвидаторы техногенных катастроф освобождены от уплаты земельного налога. На это ушел не один месяц работы.

Добились мы и того, что ветеранов боевых действий включили в список льготников, которые имеют право на получение бесплатной юридической помощи. Полгода искали правду – нашли. Но если ничего не делать, ничего и не будет.

И таких «фронтов» вокруг предостаточно. Хотя лично для меня понятие «воевать с властью» означает что-то делать, добиваться справедливости, а не просто кричать об этом.

Сейчас все общественные структуры при власти

– Так почему же вы со своей активной жизненной позицией, тягой к справедливости не в депутатах, не в членах местной Общественной палаты?

– Именно поэтому. Там сейчас не нужны такие люди. Для того чтобы это понять, достаточно посмотреть, как сейчас проходят выборы в городскую Думу, формируется Общественная палата. Я был один созыв в этой палате. Насмотрелся. Хватит.

У нас сейчас, куда ни глянь, все общественные структуры при власти. Та же Общественная палата при президенте. Так какая же она общественная?! Так и на местах: общественные палаты, советы при главах администрации. Нонсенс. Что-то сделать, чего-то добиться можно только будучи вне системы, когда ты ей не подчиняешься и никому ничего не должен: в этом случае тебе проще, так как у тебя развязаны руки.

– Вы коснулись темы патриотизма. А что такое патриотизм, в вашем понимании? И насколько, по-вашему, способствует зарождению хоть какого-то патриотизма в нынешнем поколении движения первых, молодежные парламенты?..

– На мой взгляд, это чистой воды показуха. Волею судеб я связан с нынешней молодежью. Так вот патриотизмом там и не пахнет. Зато разит от них за версту преклонением перед всем иностранным, даже явно убогим. А патриотизм, я считаю, – это прежде всего любовь к своему, родному.

Быть патриотом – значит русскость свою любить, а не стесняться ее. Но это очень сложный, долгий разговор…

Жить сейчас интересно

– Настоящее вас, Юрий Владимирович, как я понимаю, во многом не устраивает. А как вы смотрите в будущее?

– В будущее?! С надеждой. На чем она держится, даже не знаю. Но как жить без надежды?!

Вот, например, к нам в организацию приходят новые ребята, есть молодежь, и это уже хорошо. Значит, они разделяют наши взгляды и готовы бороться за справедливость.

Мы сейчас не просто общественная организация, коллектив, а одна большая семья. Вместе проводим субботники, отмечаем праздники, случилось у кого-то что-то – мы тут же спешим на помощь… Мы не боимся идти против системы и отстаивать свои убеждения. Мы болеем душой за город, за людей.

– Вы говорите «мы», а слышно-то только о вас, огонь принимаете на себя…

– Так и должно быть, раз я руководитель, командир. А ребята? Они надежно прикрывают мне спину, и в случае чего, я уверен, не дадут в обиду.

– Если бы случилось выбирать, в какое время жить, что бы выбрали: советскую эпоху 70–80-х, девяностые или нынешнее время?

– Спокойнее жилось в советское время. На сорок лет вперед можно было спланировать свою жизнь. Это в какой-то мере удобно: уверенность в завтрашнем дне, чего сейчас у нас нет. Но в том времени меня бы не было такого, каков я есть сейчас: с ломкой в мозгах, с переосмыслением ценностей жизни и поиском своего места в этой жизни. Жил бы спокойно, не высовываясь. Был бы как все.

Девяностые даже как временное пристанище не рассматриваю.

А вот нынешнее время… Да, непростое оно, но ведь жить сейчас интересно. Есть к чему приложить знания, куда развиваться, чему… противостоять, оставаясь самим собой.

Алла ЕГОРОВА.